Пост-Москва (СИ) - Страница 29

— Вы о чём, Вячеслав Тимурович? — подобострастно склонился к нему метрдотель.

Геринг постепенно приходил в себя, но надо было добавить. Он отпил виски, помотал головой, стряхивая не усталость даже, а мерзкое ощущение едва ли не изнасилованности и жалкой собачьей побитости.

— На меня тут напали… Тут были какие-то жлобы!

— Да что вы, Вячеслав Тимурович! Что вы такое говорите? Вы немного перебрали, а потом оступились на лестнице к туалетной комнате и упали неудачно.

Геринг посмотрел внимательно в глаза метрдотеля. Как его зовут? Он попытался вспомнить, но голова плохо соображала. «А ведь не похоже, чтобы он врал», — подумал Геринг. — «Глаза честные настолько, насколько это вообще возможно у халдея».

— Ну, это… Принеси мне пока водки и что-нибудь закусить, горячего. Ну, ты знаешь…

Если это безумие, самый лучший вариант — встретить его хотя бы сытым и немного пьяным, подумал он, решив отложить решение всех вопросов до более нормальных обстоятельств. В конце концов, он помнил лицо того старикана в зеркале, висевшем в ванной комнате. Что-то бродило вокруг, выискивая жертву, и он не хотел бы оказаться там, где это что-то достигнет своей цели.

Метрдотель ушёл отдавать распоряжения. Геринг посмотрел на часы знаменитой швейцарской марки, стоивших целое состояние. Вместо часов у него на руке был дешёвый китайский компас.

7

ФИДЕЛЬ:

Ведьмочка обхватила мою шею цепкими и сильными руками прирождённого убийцы-ножевика и поцеловала меня взасос. Её губы были прохладными и нежными, а язык — горячим и страстным.

Все мои рассуждения о разнице в возрасте и боевом братстве тут же куда-то испарились, я выпустил из рук кота и обнял её. У неё было неожиданно хрупкое тело для мастера рукопашной схватки. Не знаю, что я ожидал обнаружить, но только не эти вот её рёбрышки на спине и выпирающие позвонки. Моя рука скользнула ниже, и ещё ниже, пока в ладони не оказалась её прохладная ягодица, гладкая и упругая, как будто только и ждавшая, когда моя ладонь начнёт её ласкать. Ведьмочка ещё теснее прижалась ко мне и стала отступать к своей кровати, практически таща меня, хотя я упирался ровно настолько, чтобы мы оба не рухнули на пол.

— Не заставляйте меня применять силу, папаша, — промурлыкала она мне в ухо, а потом стала его покусывать. — Сопротивление бесполезно.

Ловкими пальчиками она расстегнула мои штаны и залезла в них нежной ладонью:

— О, мальчик уже приветствует меня!

Она опустилась на колени и взяла мой зигующий член в рот. Боже, как хорошо, как будто райские фурии прошлись ноготками по моей спине.

— Иди сюда, — сказал я, поднимая её. Потом я стянул с неё майку и расстегнул камуфляжные брюки. Она быстро сбросила с себя одежду и легла на спину на кровать. В её глазах не было ни капли смущения, только озорные чёртики плясали в языках пламени и, казалось, насмехались над моей неуклюжестью, нерешительностью и старомодной стыдливостью.

Честно говоря, я до сих пор был не уверен, что поступаю правильно. Я её командир, я старше её лет на двадцать, если не на все двадцать пять, у меня нет никакого будущего, ни ясного, ни неясного, будущего, которое я мог бы ей предложить. Как бы угадав мои мысли, а, может быть, прочитав их у меня на лице, она ухмыльнулась и глядя мне в глаза проворковала:

— Забей, Фидель. Только секс, ничего личного.

Я раздевался, разглядывая её, лежащую передо мной, нагую, но без тени стыдливости или робости. Вот она — разница в поколениях, каждое следующее показывает предыдущему, насколько они завязли в ненужных условностях и насколько глупо цепляться за смешные погремушки: мораль, вера, ценности, долг, здравый смысл. А в реальности всё это только слова, пустой звук, не имеющий никакого значения. Истинная ценность лежит сейчас передо мной, пока я, ставшими вдруг неловкими и корявыми пальцами, расстёгиваю свой камуфляж, путаясь в молниях и пуговицах, стаскиваю, чуть не самоудавившись, майку и замираю на мгновенье перед ней.

Она стройна и худощава, на её теле нет ни грамма лишнего жира, но она не выглядит при этом ни костлявой, ни угловатой. Её тело совершенно, как совершенно тело пантеры или изгиб крыла морской птицы. У неё небольшие груди, но их форма заставит учащённо биться сердце любого нормального мужчины, как будто он услышал неясный зов из глубины утреннего сна. Её бёдра такой немыслимо притягательной формы, что от них трудно отвести взор.

Я наклоняюсь и целую её в губы. Моя рука скользит к ней между ног и мой указательный палец прикасается к её щёлочке, скользкой от любовной влаги. Я опускаю голову ниже и языком едва-едва касаюсь её сосков. Она стонет и быстрым движением хватает меня за пенис, торчащий во славу истинных ценностей бытия, она хватает его, как бы проверяя, что он на месте и готов исполнить свой долг. О, мы все готовы исполнить свой долг! Мы готовы умереть ради этого долга перед грядущими поколениями. Мы готовы вечно сражаться за право восстать и покорить нежные глубины человеческой красоты и нежности. Мы исполним свой долг перед мертвецами, точно так же когда-то сражавшимися и умиравшими за право обладать и делиться. Наш долг изливается тягучей болезненной спермой, забирая с собой остатки ненужного хлама, всего этого дерьма — цивилизация, нормы и правила, а ещё человеколюбие.

Я засунул ей, и мы начали своё путешествие, конца которому не будет никогда.

8

Иван шёл по улице, стараясь не привлекать внимания излишней суетой и торопливостью, но и не мешкая. Ему было нужно всё обдумать, поэтому он зашёл в кафе и сел за столик возле окна. Мимо него по улице проехала полицейская машина с включёнными мигалками, потом скорая помощь.