— Это моя вина, профессор, — он выглядел убитым и подавленным.
— Перестаньте, Фидель! — Сергей Сергеевич раздосадовано махнул рукой. — Тут нет ничьей вины. А ля герр комм а ля герр. Сейчас не время оплакивать павших бойцов, нужно спасать тех, кого ещё можно спасти. Например, вашу подругу.
— Что нам делать конкретно, профессор?
— Дайте я лучше поговорю с Утёнком. Он биолог и легко справится с лабораторной работой по оживлению и лечению девочки.
— Но я не хирург, профессор! Даже не врач, — Утёнок был обескуражен. — У меня нет даже диплома…
— Сейчас это уже не так важно, мой мальчик. Всё, что вам нужно, — найти операционную, взять оттуда переносной хирургический комплекс и закачать в него свежее программное обеспечение, которое я вам сброшу, если, конечно, наши провайдеры тут не подохнут окончательно. Вы справитесь, ничего не бойтесь. Если потребуются органы для пересадки, вы найдёте их в банке органов в лаборатории. Поверьте, там есть всё, что нужно. Главное, не паникуйте и не выходите из сети. Фидель, — позвал он.
— Да, профессор, я тут.
— Вы знаете, где сейчас ваш штаб?
— Да. Наш штаб теперь тут.
— Правильно.
— Вы мне хотите что-то сказать? Чего я пока не понимаю?
— Можно и так сказать. Операция «Рокировка» закончилась полным успехом. Теперь Офелия в центре, враги заглотили наживку, а вы на её месте в лаборатории. И будем надеяться, все останутся живы и здоровы.
Фидель кивнул, за его спиной в стеклянном кубе плавала молодая девушка в синей жидкости, и он надеялся, как на последнюю милость, что она не мертва.
Две боевые машины пиндосов выехали на площадь и развернули башни в сторону позиций гражданской самообороны. Из громкоговорителя донёсся голос с сильным акцентом:
— Гражданскому населению немедленно сдать оружие! Кто не сдаст, будет наказан. Миротворческие силы имеют право открывать огонь без предупреждения. Повторяю, немедленно сдайте оружие!
Брэд чертыхнулся:
— Млядь, аж уши заложило! Заебали.
Потом не торопясь взял огнемёт объёмного действия, тщательно прицелился и выстрелил в окрашенный в цвета смакдональдса броневик. Тот вспыхнул мгновенно. Второй резво газанул и скрылся в прилегающем к площади переулке, паля в небо, как в копеечку.
— Ну, всё, поехали, — сказал Иван и запустил турбину бронемашины. Брэд кивнул, как бы соглашаясь с необходимостью покинуть позицию, которую они отстаивали такой высокой ценой, но внутренне не желая отступать, залез в машину через заднюю дверь для десантирования пехоты на ходу и закрыл за собой люк. Все остальные уже были внутри: Иван сидел на месте механика-водителя, на месте командира была Даша, в десантном отделении расположились Эдвард с Брэдом и единственный оставшийся с ними самокатчик, их главарь, которого все называли почему-то Кузей.
Не успели они пересечь площадь, как их бывшие позиции были залиты пылающим напалмом. Глядя в монитор заднего вида на клубящийся жирный дым с языками адского пламени, Брэд пробормотал:
— Кое-кто нам ещё ответит за этот прощальный салют. Федералы охренели.
— Федералы тут мы, — неожиданно заявляет Эдвард-Руки-Ножницы. — Мы — за русских, а они — за смакдональдс.
Ивану приходит СМСка, он просит Дашу прочитать её вслух. Даша берёт телефон Ивана, несколько секунд смотрит на экран, потом говорит громко:
— Тут только одно слово: «УДАЧИ!»
Бронированная боевая машина пехоты летит по пустынным улицам под вой турбины. Борьба продолжается.
Гаст-старик выглядел старым и усталым, он и был по меркам гастов старым — срок их жизни обычно не превышал пяти лет, из которых он уже прожил почти шесть. Шаркающей походкой он сворачивает во двор жилого дома, чтобы отдохнуть где-нибудь, на какой-нибудь скамейке.
Двор как будто вымер. Большинство окон выбиты. Землю покрывает слой мусора.
Он находит деревянную лавочку возле одного из подъездов и садится. Руки он сложил на коленях, голова опустилась на грудь, как будто он дремлет.
Чужой город, чужая страна. Как он оказался здесь? Где осталась его родина?
Вдруг раздаются гортанные крики, и несколько молодых гастов вытаскивают из подъезда маленькую девочку, лет одиннадцати-двенадцати. Девочка плачет, гасты смеются. Маленькая белокурая девочка с огромными глазами.
— Ай, Наташа-Наташа, — заливается один из шайки, кто чуть постарше остальных. — Ти буишь наша!
Остальные радостно хохочут.
Старик поднимает голову и говорит им:
— Эй! Ты будешь быть человек. Вы будете быть людьми.
Тот, что постарше, ухмыляется и кивает на старика-гаста одному из своих корешей, тот достаёт нож с кривым клинком и делает шаг к старику.
Две тени появились точно ниоткуда. Невозможно рассмотреть их в подробностях — они слишком быстры и безжалостны. Невозможно уследить за ними взглядом — они как будто всегда за пределами взгляда.
Девочка, потеряв дар речи, стоит среди обрубков тел и конечностей, а потом, зажмурившись, наощупь, уходит со двора.
Старик-гаст опускает голову на грудь и, кажется, дремлет.
Гражданская самооборона терпит одну неудачу за другой. Город охвачен паникой, люди парализованы страхом. Отдельные жилые кварталы объявляют себя суверенной территорией. Некоторые отделения полиции встают на сторону жителей и отказываются подчиняться приказам из федерального центра. Тут и там строятся баррикады и ведутся бои за объекты местного значения, за торговые комплексы, за больницы, даже за дорожные развязки. Город погружается в хаос, но в Москва-Сити царит апатия и безволие, когда люди перестают замечать ежедневные подрывы гаст-шахидов на улицах, бронетехнику на подступах к Кремлю, повальные обыски и ночные аресты. Тюрьмы переполнены, импровизированные концлагеря не могут вместить всех задержанных, а суды отказываются рассматривать административные дела, поскольку очередь даже на заседания по тяжким преступлениям растянулась на много лет вперёд.