Я думаю и думаю, и думаю над общей ситуацией, но головоломка всё никак не складывается у меня в голове. Почему-то мне вспоминается та девочка-гаст со взрывчаткой. Откуда они взяли пластид вообще? Кто изготавливает им пояса Шахидов, указывает цели, обеспечивает доставку на место? Раньше я почему-то не задумывался над этими вопросами. Мы все воспринимали действительность упрощённо: есть наши люди, и есть чужие, пришлые, гасты, продукты неудачных биологических экспериментов. Какие тут могут быть вопросы вообще? Однако сейчас вопросов у меня гораздо больше, чем ответов.
Я связываюсь по скайпу с профессором:
— Сергей Сергеевич, нам нужны ваши улитки, — говорю я, и мне уже не кажется, будто мои слова звучат нелепо. — Не могли бы вы… Не могли бы вы попросить их быть нашим штабом?
Профессор задумывается на пару секунд:
— Хорошо, я спрошу их, — наконец говорит он. — Но прежде вы, Фидель, ответьте мне на один вопрос. Вы лично.
— Спрашивайте, профессор.
— Как вы определили бы вашу цель одним словом? Я имею в виду общую вашу цель. Ну, вот Французская революция проходила под лозунгом «Свобода, равенство, братство», а к чему стремитесь вы?
Я думаю, что наш профессор всё-таки псих, в хорошем смысле этого слова, конечно, но сейчас не время заниматься философией, идёт война, размышлять над смыслом жизни будем в более спокойной обстановке, но неожиданно для самого себя говорю:
— Каждый человек достоин быть счастливым, ни один человек не заслужил быть несчастным.
— То есть, ваша цель, если одним словом, — счастье? Не свобода, не равенство, не безопасность, не богатство, не величие империи, а счастье?
— Да, именно так.
Профессор усмехнулся, помолчал, и сказал:
— Они всё-таки чертовски умны! Улитки просили передать вам, что они согласны.
Фидель кивнул и сказал решительно, глядя в глаза профессору:
— Я прошу ваших малюток принять на себя оперативное планирование всех наших действий, а также разведку, спецоперации в сети, связь и информационное обеспечение.
— Считайте, они уже занимаются этими вопросами, Фидель. А теперь личное, — лицо профессора на экране стало озабоченным. — У Николая проблемы с лечением Ксении. Мозг никак не выходит на нужные параметры.
Фидель не стал спрашивать, откуда профессор знает об этом, хотя даже он мог только догадываться по глухому молчанию Утёнка, что у того что-то не складывается в реанимировании Ведьмочки, но лезть с расспросами не стал.
— Что нам делать, профессор?
— Нужна пересадка части мозга. В хранилище лаборатории есть экспериментальная ткань именно для таких случаев. Клиническая проверка не была завершена, но, боюсь, у нас нет выбора.
— Это опасно?
— Риск есть всегда.
— А что это за ткань, профессор?
— Это клетки головного мозга — нейроны, — облучённые напрямую Первовеществом. Они приобрели поразительные свойства, в том числе регенерировать повреждённые клетки. Инструкции я пошлю Николаю на комп.
— Профессор, она не станет гастом от этой пересадки?
— Ну, что вы. Гастам вживляют нервные клетки некоторых животных. Я бы на вашем месте, Фидель, опасался другого.
— Чего же, профессор?
— Ксения станет сверх-человеком. И, возможно, повторяю, это только одна из возможностей, она иначе будет смотреть на обычных людей.
— То есть, разлюбит меня.
— Что такое любовь, как не самопожертвование, Фидель.
— Да, вы правы.
Фидель отключился и вдруг заметил, что в помещении их центра управления было необычно тихо. Он огляделся, ребята сидели молча, даже не шевелясь.
— За работу, господа! — сказал он громко и уверенно. — У нас куча дел.
Старик брёл по улице. Кажется, что он стал в два раза меньше. Он сгорбился и как будто высох. Погода по-июльски тёплая, но старый гаст замёрз, руки его дрожат, а глаза слезятся. Он бормочет себе под нос: бу-бу-ду-бу-бу-ду-быть.
Он никогда не был нигде, кроме этого города, но обманчивая память подсовывает ему воспоминания, которые день ото дня и час от часа становятся всё более яркими, зримыми и реальными для него.
Солнце закатывается в пустынную степь огромным красным зловещим шаром. Табун лошадей вдали, всхрапывания жеребцов, его любимая лошадка тычется в его ладони. Караван верблюдов на пыльной дороги, как он хотел вот так отправиться с ними в дальние страны на севере…
И он видит горбы верблюда прямо перед собой. Это как мираж, как неоновая вывеска над чистилищем, как детская мечта, нарисованная акварельными красками на бумаге.
Старик перешёл дорогу, по которой сегодня уже никто не ездит, дорогу уставленную разбитыми и сожжёнными машинами, и стал перед зданием из стекла и бетона, увенчанного знаком верблюжьих горбов.
Он с трудом зашёл внутрь и, мешкая и шаркая, прошёл через весь зал туда, откуда пахло жареной картошкой, мясом, птицей, откуда доносились какие-то сладкие ароматы. Здесь ещё холоднее, чем на улице, и старик практически окоченел.
Человек за стойкой смотрит на него, потом, улыбаясь и показывая белоснежные зубы, говорит:
— Сегодня акция! Первый биг смак бесплатно.
И протягивает старику какую-то картонную коробочку. Старик берёт её и выходит на улицу. Он на ходу открывает её — там лежит хлеб, а внутри его что-то съедобное. Он кусает это, тщательно пережёвывает. Потом не торопясь съедает остальное.
Старик-гаст останавливается. Спина его распрямилась, глаза уже не слезятся, а руки не дрожат.