— Фидель, лови! — умная девочка бросает мне огнемёт объёмного действия.
Я ловлю инструмент, но не уверен, что не отработаю по своим. Там должны быть парнишки из игрового клана, но я никого, кроме гастов, не вижу.
Вой ракеты, вспышка, взрыв где-то перед позицией. Что это вообще за хрень? Кто нас обстреливает? Я вижу впереди гастов, марширующих чуть ли не колонной, поднимаю огнемёт и нажимаю на курок. Воздух будто плавится впереди, меня обдаёт жаром и накрывает взрывной волной.
Где наши мальчики из виртуальных игр? Почему они оставили фланг?
Серия молний — это Ведьмочка жжёт напалмом врагов Родины, да, она любит и умеет это делать.
Семь, шесть, пять. Три гаста вне игры. Один хрипит передо мною, и я милосердно ломаю бёрцем ему горло — сынок, это не я пришёл к тебе, в твой родной дом, а ты припёрся ко мне, ты понял?
Я вижу его, главу игрового клана, вернее, то, что от него осталось. Вокруг его останков беснуются гасты. «Алаакпа!» — орут они, отплясывая на его теле танец во имя сатаны.
Время будто останавливается для меня, я бреду назад, Ведьмочка прикрывает моё шествие своими молниями. Когда я прохожу мимо неё, она с удивлением на меня смотрит, а я только пожимаю плечами: «Хули тут поделаешь?»
Я открываю один из ящиков, подогнанных нам управлением Э, и достаю пулемёт, ещё в заводской смазке, снаряжаю его лентой в коробке и неторопливо иду на правый фланг. Спешить уже некуда, там все мертвы.
Автобус тронулся и покатил по омытым дождём улицам. Ивана беспокоило, как они преодолеют полицейско-таможенный пикет на Бульварном кольце.
— Как мы проедем Бульварное кольцо? — спросил он Дашу. — Там же документы проверяют. Мы сразу спалимся.
— Я не знаю, — ответила Даша, и он сразу успокоился. Достаточно уже того, что они вместе в чреве этого урчащего утробным звуком дизеля автобусе, в уютном полумраке они скользят над городом, недоступные злу, а будущее пусть остаётся покрытым мраком, пока он со своей девушкой, зло представляется ему маленьким и слабым слизняком, с которым он расправится, когда придёт время, брезгливым движением ноги, растирая его по мокрому асфальту городских тротуаров.
— Иван, — серьёзным голосом начала Даша. — Я не знаю, что тебе сказать, но… Прости меня, я сама не знаю, что на меня нашло. Это было так странно — я не узнала тебя.
— Ничего, милая. Ничего страшного, — Иван попытался придать голосу беспечность.
— Нет, это страшно. Ты просыпаешься, а всё вокруг изменилось, и ты никого не узнаешь. Это страшно. И… И я боюсь.
Он взял нежно её за подбородок, который вдруг поник, что так не похоже на неё — обычно уверенную в себе и со стороны всегда выглядящую гордячкой и едва ли не хладнокровной стервой — и повернул к себе. Ладонью он почувствовал её слёзы, тёкшие по щеке.
Он нежно поцеловал её щёку, пахнущую слезами и морем:
— Ты не виновата, ни в чём не виновата, — прошептал он ей на ухо. — Это Вселенная… Она внезапно становится неправильной. Я сам видел это. Вокруг нас концентрируются тёмные силы. Я не знаю, зачем мы им нужны, но они охотятся за нами. И за Ночным Котом.
Он обнял её, она положила голову ему на плечо, прижавшись к нему всем телом, как бы ища у него защиты и покоя. Он почувствовал нежность к ней и страх не оправдать возложенное на его плечи доверие.
Автобус в это самое время затормозил и остановился. В салон вошёл полицейский для проверки документов. Иван нащупал в рюкзачке пистолет и передёрнул затвор, стараясь не шуметь.
Путь до Тушина в это мгновение представлялся ему таким же длинным, как дорога на Луну.
ФИДЕЛЬ:
Короткая очередь. Смахиваю пот с глаз. Ещё очередь. Гасты прут, как заведённые. Мне нужно пробиться на правый фланг. Без правого фланга нам всем трындец. Очередь, пулемёт взбрыкивает у меня в руках, как жеребец. Главное, не дать очереди уйти вверх, в небо. Гасты валятся, как кегли, а пули буквально прошивают их насквозь. Это единый пулемёт на близкой дистанции — машина расчеловечивания сущностей, стремящихся стать людьми.
Я откидываю сошки и ставлю пулемёт на них. Правый фланг у меня, как на ладони. Кучки гастов измываются над трупами ребят, которые ещё полчаса назад были моими лучшими друзьями и соратниками. Они и сейчас мои лучшие друзья и соратники, а их души несут крылатые валькирии в Валгаллу, пока тупые животные раздирают в клочья их юные безгрешные тела.
И я начинаю разговаривать на языке, понятном избранным — воинам, солдатам, бойцам. Мой пулемёт выбрасывает отстрелянные патроны, как машинка по производству смерти. Ни один не уйдёт с этой вечеринки неудовлетворённым. Все получат по заслугам. Пули прошивают гастов и рикошетируют в небо. Я говорю: «Это хорошо». Я вижу плоды рук своих. Смерть совершенна, смерть идеальна. Мозги, кровь, ошмётки плоти, трупы, валящиеся, как тряпичные куклы под музыку пулемётного рок-н-ролла. Пусть восстанут мёртвые, пусть спляшут мертвецы! Пуля найдёт свою дорогу через мясо и кости и, срикошетив, уйдёт в небеса праздничным фейерверком. Плодите сущности, и убивайте сущности, никто из виновных не спасётся, а невинные наследуют небо и землю.
Это говорю я — ваш бог и пророк, и апостол.
Полицейский шёл по автобусу, проверяя документы. Когда он стал перед ними, приложил руку к фуражке и что-то неразборчиво пробормотал, Иван протянул ему их идент-карты. Полицейский отсканировал их, посмотрел на экран и снова отдал им честь. Механически и равнодушно, как латунная шестерёнка государственного механизма. И пошёл дальше. Иван сунул руку в рюкзак и осторожно отпустил взведённый курок, а потом поставил пистолет на предохранитель. На этот раз механизм дал сбой, хотя Иван прекрасно знал, что занесён во все базы данных как опасный государственный преступник. И ему почему-то казалось, что этот сбой отнюдь не был случайным. Кто-то, сильный и могущественный, играл на их стороне.