Иван обнял Дашу за плечи, она положила голову ему на плечо. Впереди их ждала неизвестность, но сейчас Иван не думал ни о чём, обнимая человека, ставшего для него родным и близким. «Пусть завтрашний думает о завтрашнем дне», — вспомнились ему слова, казалось, давно и прочно позабытые. Откуда это? Он не знал, но что-то важное и главное было связано у него с этим старинным высказыванием. Что-то, что поможет им выжить.
Полицейский закончил проверку и вышел из автобуса, сутулясь и, наверняка, проклиная дождь, свою службу и самого себя, не достойного большего. Дверь закрылась, шипя пневматическим приводом, они медленно тронулись и поехали под дождём по улицам, необычно безлюдным в этот час.
Автобус набирал ход, Москва-Сити осталось позади, они ехали по территории Большого города, где действовали совершенно другие законы и мерки. Иван бывал тут очень редко, во всяком случае в последнее время. Полиция, или кто они там, достанет их и здесь, он не сомневался в этом, но сделать это им будет уже не так легко, как в пределах Бульварного кольца. Большой город разбит на районы, часто конфликтующие между собой, а управление полицией строилось по территориальному принципу, так что бывало, что соседние полицейские участки, в лучшем случае, сохраняли вооружённый нейтралитет, а, зачастую, открыто враждовали между собой в борьбе за территорию, за источники дохода, за потенциальных «клиентов» — местную шпану, которую они крышевали.
Иван почти задремал, убаюканный урчанием автобусного мотора и плавным скольжением по мокрому асфальту проспекта двухэтажного монстра, как вдруг позади раздался вой сирены, отблески мигалок заплясали по салону красно-синими всполохами, и голос в громкоговорителе с металлическим тембром произнёс, казалось, прямо над его ухом неумолимое:
— Водитель автобуса №, немедленно остановитесь!
Иван взвёл курок пистолета. Завтра наступило, и завтрашнему пора было позаботиться о завтрашнем дне.
Я встаю во весь рост и иду с пулемётом наперевес, изредка постреливая в отдельные группки ушлепков, в тех, кто ещё не сообразил, не понял и не догадался, что время шуток прошло, что белый хозяин вернулся из своего затянувшегося странствия за моря.
— На, получи, — говорю я, нажимая на спусковой крючок. — Мало? На тебе ещё.
Гильзы сыпятся мне под ноги, как монетки перед четой молодожёнов. Есть ли такой обычай? Я не знаю, но мне весело, и этого достаточно. Пусть будет такой обычай, потому что я устанавливаю его трассирующими очередями навеки. Ни одна гнида не уползёт от моей несокрушимой огневой мощи, я — хозяин, я засею это поле вашими мертвецами, я полью его вашей кровью и унавожу вашей гниющей плотью. Пощады не будет никому.
Вой ракеты, взрыв. Когда я поднялся на ноги, пошатываясь и пытаясь вернуть себе зрение, о слухе уже речь не идёт, вся площадь с правого фланга наших позиций была забрызгана термитом и напалмом. Больше там нечего было делать, и я пошёл назад, оплакивая своих ребят, сейчас наверняка наслаждающихся ласками полногрудых гурий.
Учреждение, не имеющее даже названия, пустынно и погружено в тишину, как заброшенное кладбище. Но это только иллюзия. В его отделах кипит работа, результаты которой стекаются к главному, в его изысканный кабинет, роскошь которого может оценить только эксперт и знаток. Глядя на привычное глазу полотно Тулуз-Лотрека, хозяин кабинета раздумывает вслух, потягивая кубинский ром двадцатилетней выдержки:
— Папа уже не тот. Я убеждён, что мы сделали ставку на неправильную лошадь. То есть, на хромую лошадку, — в его голосе появляется иностранный акцент.
Референт кивает в полном согласии. Потом делает пометки в блокноте.
— У них сплошные проблемы. Куда ни глянь — проблема на проблеме. Проект «Офелия» провалился. Гражданская самооборона отбилась от рук. Сейчас они обнаружили шпионскую сеть и при этом понятия не имеют, на кого она работает.
Референт согласно кивает. Этот жест ужасно раздражает главного, но приходится терпеть — иначе работать было бы просто некому. Выбирать не приходится, кого присылают, с теми и работает.
— Геринга придётся менять, а я понятия не имею, на кого. Он оказался слишком легкомыслен и слаб. Если бы не причуды старика…
Референт, одетый с иголочки, будто только что вышел из лондонского ателье, кивает.
Главный недовольно морщится, но не может же он вот так просто уволить герцога Эдинбургского, золотого мальчика. Нужны основания, и он погружается в раздумья.
— Да, — говорит он вскользь. — Не забудь полить цветы.
Референт кивает и делает пометки в блокноте, обтянутом телячьей кожей с вытесненным на ней родовым гербом.
Иван целует Дашу в губы, та просыпается, он делает ей знак, чтобы молчала. Только что он получил СМСку:
...ДЕЙСТВУЙ!
Иван достаёт пистолет из рюкзака и приставляет его к голове Даши:
— Вы все заложники! — орёт он. — Не останавливаться!
Он тащит Дашу к месту водителя по проходу. Автобус мчится по проспекту, не реагируя на мигалки и сирены. Иван направляет пистолет на водителя… И видит, что за рулём никого нет. В растерянности он целится в пассажиров:
— Всем оставаться на своих местах!
На сиденьях автобуса, замечает он, сидят ссохшиеся мумии и скелеты. Автобус в это время ныряет в тоннель, там, в самом низу, какая-то болотная жижа, в которую въезжает преследующий их полицейский автомобиль. Мигалки продолжают просвечивать сквозь толщу болотной воды с грязью, а автобус натужно едет дальше. По стёклам хлещут листья гигантских папоротников и хвощей. Какой-то ребристый птеродактиль проносится прямо перед ними, высматривая добычу. В лобовое стекло врезается гигантская стрекоза устрашающего вида. Автобус словно замирает, а потом с натужным воем выскакивает из тоннеля. Иван прячет пистолет и обращается к водителю — тот снова на месте, за рулём, где же ему ещё быть: