— Нам в Тушино. Остановите?
— Да-да. Не стойте в проходе. Садитесь на свои места.
Они идут на свои места. Водитель включает дворники, чтобы очистить лобовое стекло от остатков полуметровых крыльев гигантской стрекозы.
ФИДЕЛЬ:
Я подхожу к Ведьмочке и буквально падаю рядом с ней. Мне нужно отдышаться. А ещё мне надо выпить.
— Бред с Утёнком ещё не пришли? — спрашиваю я мою девочку.
— Я их не видела, — отвечает мне она.
— А Кадаффи где?
— Хрен его знает.
В чистом остатке — из отряда только мы двое, не считая ребят из клана на левом фланге. Кадаффи исчез, язык тоже. Эдвард на месте, я его вижу, он выцеливает отдельных активных гастов и гасит их.
На этот раз обошлось. На этот раз мы справились, хотя успех достался нам дорогой ценой. Слишком дорогой ценой, на мой взгляд. Я толком не знал тех парней из клана на правом фланге, но это ничего не меняет. Они были под моим руководством, я нёс за них личную ответственность. Это я разрабатывал систему обороны, и я до сих пор не понимаю, как всё это могло случиться. Если не брать во внимание фактор предательства. Кадаффи, где он? Первые взрывы, которые я посчитал обстрелом артиллерией, вполне могли быть его рук делом. Он заложил заряды на правом фланге и привёл их в действие. У него были такие возможности. Он постоянно укреплял периметр, и все привыкли к его тощей фигуре, увешанной взрывчаткой и мотками проводов. Да, я виноват. Я оставил пост, бросившись на молодую сучку. Помрачение мозгов. Но наших сил и средств хватало с лихвой, чтобы остановить гастов за двести метров. Мы все прекрасно это знали.
Так, значит, предательство? Значит, предательство.
Я беру телефон и набираю номер штаба:
— Тёк-Мак? Это Фидель. Высылай «Мертвецов», у нас проблемы. Да, завтра мы идём в Печатники, но люди мне нужны уже сегодня. Спасибо, — я отключаюсь.
Чёрный котик трётся о мою ногу. А я до сих пор так и не поцеловал свою девочку, спасшую мою задницу. Надо было исправить это, чем я и занялся.
— Жора, что это за хрень? — Геринг показывает ему запястье.
— Это компас, Славик.
— Млядь, я знаю, что это компас. Мне нужно знать об этой вещи всё, — он расстёгивает ремешок и протягивает китайский компас брату.
— Ладно, отдам экспертам, — Георгий берёт компас и с интересом его разглядывает. — Не расскажешь, что с тобой приключилось? Баба?
— Баба.
— Ладно, не лезу.
— Не лезь, Славик. В последнее время происходят странные вещи…
— Да трындец, какие странные.
— Если это вылезет наружу, может рухнуть всё.
— Догадываюсь.
— Так что сожмём ягодицы, брателла.
Геринг наливает остатки коньяка. Стрелка компаса вращается, как лопасти кулера, сливаясь в своём безостановочном вращении в полупрозрачный диск.
Автобус остановился, водитель сказал «Тушино», Иван вышел первым и подал руку Даше. Рюкзак он надел на спину и посмотрел на неё:
— Куда теперь?
Даша сверилась с сете-буком:
— Туда, через дворы.
Темнело, дождя тут не было, но низкие тучи медленно проплывали над головой. Они шли неторопливо, но и не медлили. Цель их путешествия оставалась для Ивана загадкой, но ему было, в принципе, безразлично. Главное, он с ней. Главное, она помнила его, и мир не сломался окончательно на одном из своих сколов, или что это там было.
Иван обнял Дашу и притянул её к себе. Заглянул ей в глаза. Она прижалась к нему и не отводила взгляд.
— Мы будем вместе? — спросил он её шёпотом.
— Да, — ответила она.
Красивая высокая стройная женщина с белокурыми волосами — она говорит ему «да». Они пошли дальше, взявшись за руки, как дети. Что нужно для счастья? Что ещё человеку нужно для счастья? Иван не знал ответа на этот вопрос, и не хотел знать.
Они сидели на детской площадке в глубине двора — кучка гастов. Ни прохожих, ни обитателей этого Богом забытого района видно не было. Ранние сумерки опускались на город, вернее, на то, что от него оставалось. А они чувствовали себя тут хозяевами. Ведь это они подметали улицы и увозили мусор, это они скалывали зимой лёд с дорог и тротуаров, копали траншеи, чтобы заменить протёкшую трубу отопления, снимали старый асфальт, чтобы на его место положить новый, точно такой же. Они заботились о городе, который отвечал им ненавистью и презрением, и теперь они хотели рассчитаться с ним.
Их было шестеро или семеро. Самый молодой из них был и самым наглым.
— Эй, стой, брат! — крикнул он Ивану. — Телефона есть? Дай позвонить маме.
Они окружили Ивана. Главарь берёт его под руку:
— Брат, тут такое дело…
Иван услышал, как Даша возмущается, а вокруг неё раздаются смешки: «Ой, какой злой девушка! Давай познакомимся? Меня зовут Руслан».
«Девушка, ты такой красивый! Давай целоваться».
«У меня есть дом. Хороший дом. Хочешь, я покажу тебе?»
Иван слышит возню позади себя, а молодой гаст крепко держит его под руку. Ещё двое стоят по бокам.
— У меня есть телефон, — говорит Иван. — Я дам тебе позвонить маме.
И добавляет:
— Брат.
Он снимает со спины рюкзак и запускает туда руку.
— Вай, молодец! Ты, брат, молодец. Как дела, брат? — гнусавит вцепившийся в его руку гаст. — Они все шлюхи. Все они — русские бляди.
«Нет!» — кричит Даша. — «Отстань от меня!»
Иван вытаскивает руку из рюкзака и стреляет главарю в грудь. Выстрел звучит глухо, тело гаста дёргается, но он явно не понимает, что происходит. Иван стреляет в того, кто справа от него, потом переводит прицел на того, кто слева. Потом бьёт рукояткой главаря, прямо в переносицу. Он чувствует, как под его рукой хрустят лицевые кости и хрящи. И бьёт ещё раз, чтобы снова испытать это непередаваемо сладкое ощущение.